Из воспоминаний Марии Аристарховны Лентуловой

Аристарх Васильевич преподавал в Суриковском институте, и ему наряду с другими педагогами была предложена эвакуация в Самарканд. Несмотря на мои уговоры, отец не хотел эвакуироваться. Что делать? Обстановка была очень серьезная. Наконец ему позвонили из Комитета по делам искусств и сказали: "Надо ехать, а то будет поздно".

Аристарх Васильевич был назначен начальником эшелона работников искусств, в котором, кстати, отправлялся и институт, где отец работал. Он был очень болен, ему предлагали сделать операцию, но он отказался. В дороге отцу становилось все хуже и хуже. Нужно было что-то решать. Ехать в Самарканд, в жару, вероятно, нельзя. Мы подъезжали к Ульяновску. Отец, как всегда очень неожиданно, предложил остановиться в этом историческом городе, который ему вдруг страшно захотелось увидеть. Решили сойти в Ульяновске - а там видно будет: может, удастся вернуться в Москву.

Вскоре мы поднимались в город по крутой деревянной лестнице со всем нашим скарбом. Взобравшись наверх, мы остановились, любуясь городом, красиво расположенном на высоком холме, под ним расстилались просторы Волги. По-моему, отец забыл в этот момент и о войне, и о том, что мы стоим с вещами посреди улицы, как бесприютные беженцы. Аристарх Васильевич пошел искать пристанище. Вскоре он вернулся с вестью, что ему посчастливилось найти комнату. Но когда мы пришли в этот дом, то оказалось, что в комнате живет сама хозяйка с двумя сыновьями (один совсем маленький, другой постарше, хромой), а муж ее на фронте. Что было делать? "Ничего, придумаем что-нибудь", - сказала хозяйка. Мы разделили занавесками комнату на две части. Это были почти декорации к пьесе Горького "На дне". Зато у нас был свой угол и даже с детской кроватью (а надо сказать: что у меня на руках был маленький сын). У отца были кисти и краски, и он приступил к работе, без которой не мог жить.

Звали нашу хозяйку Акулина Григорьевна. Всю жизнь я буду вспоминать эту прекрасную женщину, которая нам помогала. Ее открытая улыбка согревала нас не меньше, чем ее печка. Это та русская женщина, о которой нередко писалось в русской литературе, в том числе изумительно рассказал А. Солженицын в своей повести "Матренин двор".

Так мы поселились в Ульяновске. Из окна дома была видна длинная улица, которая выходила на рынок. Вскоре туда отправились мама с Акулиной Григорьевной, захватив с собой крынки. Там было все: и масло, и сметана - все очень хорошего качества. Понемногу мы обживались на новом месте. Аристарх Васильевич пошел в исполком. Он надеялся, что ему, профессору живописи, найдется цело. Он был прекрасно принят, ему выдали за неделю хлеб, а главное - дрова. Какая это была радость!

Вскоре он с жаром приступил к работе в местном драматическом театре. А начиналось все так: однажды раздался стук в дверь - я открыла. Передо мной стоял интересный, артистического склада человек. Это был Павел Степанович Молчанов - народный артист Белорусской ССР, исполнитель роли Ленина. Так началось наше знакомство, которое позже переросло в дружбу. Молчанов предложил отцу ставить в театре комедию Ромашова "Со всяким может случиться". Несмотря на болезнь, отец согласился. Помимо работы (а Аристарх Васильевич писал много натюрмортов и пейзажей с видами города) он почти сразу был окружен старыми и новыми друзьями. Нашла нас в городе его ученица Софья Григорьевна Вепринцева, жена начальника военного госпиталя. А вскоре к нам пришла еще одна ученица Лентулова - Татьяна Александровна Оранская, для которой отец был любимым педагогом. Он пригласил ее совместно ставить спектакль. Татьяна помогала писать декорации, вдвоем они придумывали какие-то "фокусы", например, с паровозом, сделанным из фанеры, который двигался по сцене, выезжая на передний план. Это вызывало в зале не только смех, но и легкую панику. Декорации писались на старых полуизодранных холстах, превращаемых то в паровозное депо с кирпичными стенами, то в огромный клубный зал с колоннами, то в уютную комнату героини. Лентулов был так увлечен постановкой, что забыл о болезни и бегал, как молодой, в неотапливаемом помещении театра и лишь время от времени колотил одной о другую замерзающие ноги, стараясь, чтобы я этого не заметила. То был очень хороший и веселый спектакль. Комедия тогда была особенно нужна. Мы тоже всем семейством смотрели этот веселый спектакль, не подозревая, что ему суждено было стать последним спектаклем, поставленным отцом.

В Ульяновске произошло еще одно интересное знакомство. Однажды, в клубах морозного воздуха, на пороге нашего жилища появился митрополит Введенский, узнавший из местной газеты о нашем пребывании в городе. Он часто заходил к нам, вел с отцом оживленные беседы об искусстве, и вскоре Аристарх Васильевич согласился написать его портрет акварелью. С этим портретом была целая история. Как-то в нашу скромную обитель без стука ворвался запыхавшийся от бега митрополит с портретом в руках и закричал: "Аристарх Васильевич! Спасите меня, ради Бога!" да что случилось? Мы были напуганы. Оказывается, сын Введенского пролил чернила на лежавший на столе и еще не оформленный портрет. Митрополит был очень расстроен, потому что пятно действительно оказалось большим. Отец старался успокоить Введенского и обещал сделать все возможное, чтобы спасти портрет. Ему пришлось много потрудиться, чтобы пятно стало незаметным. Где сейчас находится эта акварель, я, к сожалению, не знаю.

В Ульяновске мы не чувствовали себя одинокими, заброшенными судьбой в незнакомый город. У нас были друзья. Но меня беспокоило одно: не было известий от мужа. Его послали рыть окопы в то время, когда мы срочно выехали в эвакуацию. И вот однажды морозным утром я шла по двору и вдруг слышу возглас: "Мариша!" Так звал меня муж. Я оборачиваюсь - в воротах действительно стоит он и плачет. Плачет от счастья: он меня нашел! Оказывается, ему каким-то образом сообщили, что мы в Ульяновске. Он поехал за нами, но в доме N 8 ему сказали, что здесь нет никаких Лентуловых. Он, потупив голову, шел мимо ворот и вдруг увидел меня. Какие-то несколько секунд - и он прошел бы мимо... Мы бросились друг к другу. Мне предстояло ехать в Новосибирск, куда в то время была эвакуирована киностудия, на которой муж работал режиссером. Так было решено на семейном совете, поскольку отец уже был окружен друзьями и рядом с ним была мама. Когда мы уезжали, отец сказал: "Наверное, мы больбольше не увидимся!" - "Да что ты, папа, все будет хорошо, я буду писать тебе каждый день". Но его трагические слова сбылись. Больше я отца уже не увидела.

Вот так я рассталась с Ульяновском. Отец работал, писал акварели: не писать он не мог в любых условиях и при любом состоянии здоровья. Он написал очень хороший портрет Т. Оранской, который находится в Государственном Русском музее. К сожалению, мы были в Ульяновске в такое время, и отец был так плох, что мы не могли совершать больших прогулок.

Так связала нас судьба с этим прекрасным городом. Осенью 1942 года родители вернулись в Москву. Отцу оставалось жить и работать всего лишь год...

«Мономах», №2(9), 1997 г.